Интервью: Джеймс Грейам (The Twilight Sad): «Я пою о том, о чем в обычной жизни не могу поговорить с людьми. И для меня это – всё»

27 октября у шотландской группы The Twilight Sad вышел новый альбом под названием «Nobody Wants to Be Here and Nobody Wants to Leave», сразу получив лестные отзывы как музыкальных критиков, так и слушателей. Нашему журналисту Артему Рисухину удалось связаться с фронтменом группы Джеймсом Грейамом и обсудить не только новую пластинку, но и нечто большее.

– Алло. Джеймс?

– Да, это Артем, верно?

– Как дела в Орегоне?

На другом конце провода сейчас утро, но голос у Джеймса Грейама бодрый. Его группа The Twilight Sad с середины октября в большом туре по США. Мой звонок застал их в Портленде, штат Орегон. Я волнуюсь, что недостаточно привык к шотландскому английскому, и готовлюсь к худшему. К счастью, Джеймс говорит довольно разборчиво. Я поздравляю его с выходом нового, четвертого альбома, включаю диктофон.

Инди-рокеры The Twilight Sad любят экспериментировать с музыкальными под-жанрами, равно как и с составами группы. На сегодняшний день это – трио, разыгрывающее перед слушателем колоду музыкальных карт из шугейза  и пост-панка. Но важно вот еще что: The Twilight Sad – шотландцы. Почему важно? Дело не в геополитике и даже не в языковом акценте. Дело не в благодатности музыкальной почвы этой страны с ее Cocteau Twins, Mogwai и Travis. Просто здесь в нулевых сформировалась особенная, эклектичная инди-сцена. И я сейчас даже не о Biffy Clyro или Frightened Rabbit. А об искренности, которая свойственна шотландскому инди-року, шугейзу, мат-року и бог знает, каким еще музыкальным течениям. Если страдания – то глубиной в пропасть, если любовь – то до разрыва аорты. The Twilight Sad следуют этой искренности безукоризненно. Даже во время интервью Грейам остается обычным парнем из Глазго, который до сих пор не может поверить, что ему повезло заниматься самым любимым делом – музыкой.

Передо мной список из вопросов для Джеймса. Менеджер группы отвел мне 15 минут, запись уже работает. Я делаю вдох, готов начать интервью, которое, как рассчитываю, будет о музыке. Я еще не знаю, что  разговор выйдет о чем-то гораздо большем.

– Ок, Джеймс, если ты готов, то приступим к вопросам?

– Конечно, спрашивай.

[symple_highlight color=”gray”]The Twilight Sad. Джеймс Грейам – слева[/symple_highlight]

[symple_divider style=”solid” margin_top=”20px” margin_bottom=”20px”]

Артем Рисухин: Прежде всего – о новом альбоме. Сразу хочется отметить чистоту звука, некую рафинированность. Начиная с первой пластинки и с каждым последующей, The Twilight Sad становились громче и нойзовее. Достигли некого пика на “No One Ever Knows” – там вы изрядно все усыпали электроникой. И вдруг, стена звука пропала. Как ощущение в новой ипостаси?

Джеймс Грейам: Я бы не сказал, что сильно новой. Запись, мне кажется, все еще сохраняет элементы предыдущего альбома. Просто мы убрали их с переднего плана. Теперь нойз и электроника выполняют роль своеобразной поддержки. На новом релизе мы сделали акцент больше на другом – на гитарах, например. Но я рассматриваю это как часть эволюции группы. Без “No One Ever Knows” мы бы не смогли найти новое звучание для “Nobody Wants to Be Here And Nobody Wants to Leave“. Благодаря предыдущему альбому мы выросли как группа.

А.Р.: Расскажи о поисках нового звучания. Энди [гитарист группы – прим.авт.] в одном из интервью говорил, что это был очень тяжелый период в истории группы.

Дж.Г.: Так и есть. В то время мы уже очень долго были в туре с Fat Records. Измотанные. Нам нужна была передышка, чтобы увидеть родных и просто побыть дома. В тот момент мне сложно было сказать определенно, достигли мы чего-то или нет, как группа. Только вернувшись домой, пообщавшись с близкими, проветрившись, я смог расставить какие-то точки и написать мои, пожалуй, лучшие тексты.

А.Р.: В них нашел отражение кризис, с которым столкнулась группа?

Дж.Г.: Я никогда не раскрываю значения своих текстов. Но правда в том, что они все связаны с какими-то периодами моей жизни. А тексты нового альбома и его название, как-то внезапно пришли. «Никто не хочет уходить и никто не хочет оставаться» – это ведь не обязательно о каком-то месте. Это отношения или ситуация, в которой ты оказался. Работа. Или, скажем, маленький город, из которого ты в юности хочешь вырваться. Хочешь отправиться в путешествие по миру, узнать его разные стороны. Но всегда тебя что-то тянет обратно. И потом, когда возвращаешься домой через много лет, понимаешь, как на самом деле тебе было хорошо дома. Хотя, конечно, были и плохие времена. В общем, мои тексты не совсем уж радостные и цветные. [смеется] Эта запись – не исключение, она довольно-таки мрачная.

[symple_divider style=”solid” margin_top=”20px” margin_bottom=”20px”]

[symple_divider style=”solid” margin_top=”20px” margin_bottom=”20px”]

А.Р.: Ты знаешь, у британской группы Elle Milano, ныне несуществующей, была песня с такими словами «Happy songs for happy people are never gonna change the world». Да кому вообще нужны веселые тексты!

Дж.Г.: В точку! Я вообще считаю, что горький опыт, сыграл более важную роль в формировании меня как личности. Ну, что не убивает – делает сильнее. Ты проходишь через мрачные, тяжелые периоды, потом делишься этим с людьми и видишь, что они тебя понимают. Они могут соотнести твои переживания со своими. Так что – да, согласен с Elle Milano.

А.Р.: Ты упомянул образ маленького города в своих текстах. И это, в принципе, тема, которая пронизывает все альбомы The Twilight Sad. Скажи, оглядываясь назад, на ранние работы, как изменился этот маленький город, как изменилось восприятие мира тебя как автора тогда и сейчас?

[symple_divider style=”solid” margin_top=”20px” margin_bottom=”20px”]

[symple_heading type=”h2″ title=”Я никогда не раскрываю значения своих текстов.” margin_top=”20px;” margin_bottom=”20px” text_align=”center”]

Дж.Г.: Да я сам по себе изменился. На первой записи мне 21. Сейчас, когда я слушаю те записи, я явно вижу, как на каждой из них будто документально запечатлен какой-то момент мой жизни. Я был молод, наивен. Ко второму альбому я уже окунулся в какое-то мрачное состояние. На третьем альбоме – та же картина. Теперь, когда мне почти 30 лет, я все еще пишу о местах, откуда я родом, о людях, которых я знаю, что произошло со мной, семьей, друзьями. Обычно о плохом опыте. Но теперь с другой перспективы – выросшего меня.

А.Р.:  Хочу тебе сказать, что пересматривать эту перспективу в песнях вы с ребятами очень любите. Учитывая то, как часто The Twilight Sad выпускает релизы из неизданных демо, сессионных записей и ремиксов.

Дж.Г.: Понимаешь, мне нравится, что Twilight Sad не относится к группам, которые существуют лишь в одном музыкальном измерении. Мы любим экспериментировать – можем играть не только нойз в полном составе, но и акустику лишь с моим вокалом и гитарой Энди. Поэтому всегда интересно выпускать демо, смотреть, как в самом начале выглядели те или иные песни. Какие изменения пережил сырой набросок, чтобы стать полноценной песней. И я вижу, что людям нравится, когда мы издаем какие-то домашние, редкие записи. Конечно, изначально мы пишем музыку для себя. Но ведь хочется, чтобы потом люди послушали и оценили твою музыку. Нам очень повезло, что у нас большая аудитория, которым наша музыка нравится. А мы, в свою очередь, хотим и дать им как можно больше.

А.Р.: Когда ты как музыкант прошел точку невозврата к обычной жизни? Когда понял, что хочешь заниматься только музыкой?

Дж.Г.: Наверное, уже после того, как мы стали работать над материалом для первого альбома “Fourteen Autumns & Fifteen Winters“. Это были самые первые мои песни. Кажется, Three Seconds of Dead Air – вообще самая-самая первая. Когда я был маленький, то не думал о том, что стану музыкантом, буду играть в группе. По правде, я вообще не знал, чем буду заниматься. Да и семья у меня не музыкальная. Но в школе я познакомился с Энди. А потом… Первая запись, первый тур. Наверное, точка невозврата наступила после того, как я почувствовал, что это такое – сцена, публика. Это ведь как наркотик. Чем больше получаешь, тем больше хочется. Я понятия не имею, чем бы я занимался, если бы не занимался музыкой. Если честно, я больше ничего и не умею по жизни [смеется]. Не то, чтобы я в музыке хорош. Но ее создание и исполнение – это как какая-то странная терапия, после которой словно гора с плеч спадает. Какая-то отдушина. Я ведь пою о том, о чем в обычной жизни не могу поговорить с людьми. И это для меня – все.

А.Р.: Как-то ты упомянул «создание» и «исполнение», но обошел этап записи стороной. Или это не случайно?

Дж.Г.: Хах, ну, если честно, то не могу сказать, что я любитель засесть в студии. Мне нравится писать песни. Энди присылает мне музыку, я пишу текст. А вот студия… Я просто записываю свои партии и отдаю Энди. Мне кажется лучше оставить его наедине с записью, чтобы не мешать. Что же касается концертов, то это дает возможность выбираться в другие страны, встречаться с новыми людьми, другими культурами. Представь только, я знакомлюсь с людьми, которые живут на другом краю света, и им нравятся мои песни! У меня до сих пор в голове не укладывается, что это вообще происходит со мной.

А.Р.: Помнишь ваше самое крутое и самое провальное выступление?

Дж.Г.: Несколько довольно паршивых концертов у нас было [смеется]. За первые три года существования группы у нас было всего три концерта. Потом мы поехали в тур по США. И вообще не знали, как это, собственно – быть группой. Как выступать живьем, как себя вести на сцене. Не обтесавшиеся, все на нервах. Первое выступление в Америке – на CMJ в Нью-Йорке. Представь только – наше 4-е выступление вообще. И это был разгром, если честно. Я помню, читал потом отзывы людей где-то, что это был один из самых сумасшедших концертов, на которых они бывали. И публике, судя по всему, оно зашло очень хорошо. Но на самом деле, это был жуткий концерт.  Да, мы как-то развлекли людей, только к музыке это не имело отношения.

А вот лучшее… Определенно – выступление на Primavera Sound этим летом в Барселоне. Мы отыграли два концерта. Один в полном составе на самом фестивале в пятницу, а уже в субботу устроили акустический сет в городе, в большом парке. Мне кажется, вот эти два концерта в Барселоне можно даже назвать ключевыми моментами для группы. Я всегда хотел сыграть на этом фестивале. И когда нам предложили, мы ухватились всеми руками. Ко мне до сих пор подходят люди в Глазго и не только, и говорят, как им понравилось наше выступление в Барселоне. Для группы это было настоящее достижение.

[symple_divider style=”solid” margin_top=”20px” margin_bottom=”20px”]

[symple_heading type=”h2″ title=”У нас был всего час реальной репетиции с оркестром в день концерта” margin_top=”20px;” margin_bottom=”20px” text_align=”center”]

[symple_divider style=”solid” margin_top=”20px” margin_bottom=”20px”]
А.Р.: Лично меня из ваших концертов очень удивил “Live at Pasley Abbey“. Послушай, ну вы шугейз группа. И тут – Шотландский национальный оркестр. Как это вообще произошло?

Дж.Г.: Я в жизни не мог представить, что нам такое предложат. С нами связался промоутер и спросил, не хотим ли выступить с оркестром. Мы сказали, что «можно было бы, должно выйти что-то интересное». У нас был всего час реальной репетиции с оркестром в день концерта. Я в жизни так не нервничал. Жутко переживал. Но мне кажется, получилось довольно хорошо. Главное, что публике понравилось. Это был особенный вечер. Мы поставили какую-то галочку для себя, которую я бы никогда не подумал, что поставим, если понимаешь, о чем я.

А.Р.: Не могу не спросить об обложках альбомов Twilight Sad. Каждая из них – работа дизайнера Дэйва Томаса. И не пойми меня неправильно, они шикарны. Но почему именно он?

Дж.Г.: С Дэйвом мы познакомились уже через ребят с лейбла, когда работали над первой записью. Сейчас это очень хороший друг. Я отсылаю ему тексты, и Дэйв уже формирует образ для обложки. Ему действительно удается ухватить суть наших альбомов. У него с Энди очень похожие вкусы в искусстве и все такое. Дэйв очень часто с нами зависает, когда приезжает в Глазго. Ну и дело еще в том, что если нам с Энди обычно кто-то нравится, с кем-то комфортно работать, то мы стараемся сохранять такие отношения. Так что, Дейв, в каком-то смысле стал частью семьи. Что касается обложки нашего последнего релиза, то это его лучшая работа, как по мне. Она прекрасна.

А.Р.: Какую музыку ты слушаешь вне работы над Twilight Sad? Какие группы вдохновляют? Давай навскидку – три главных.

Дж.Г.: Оу, я огромный фанат музыки. Я вырос под Mogwai и Arab Strap. И самое удивительное, что теперь я дружу с ребятами из этих групп. Мне кажется, что когда я слушаю Mogwai, то слова сами по себе рождаются у меня в голове. Их музыка будто создает образы у меня в сознании, я очень часто пишу под них свои тексты. The Cure – среди любимых. Да, пожалуй, если выбрать три группы – то The Cure, Arab Strap и Mogwai. А вот когда я уже записываю песню, то мне сложно, если честно слушать что-то еще. Я пытаюсь сконцентрироваться именно на том, что мы делаем, исключить влияние со стороны. Но после окончания записи, бывало, что я тратил почти все заработанные деньги на винил. У меня очень большая коллекция пластинок.

А.Р.: Какие из них тебе особенно дороги?

Дж.Г.: Ну, как раз недавно я купил переиздание “Come on Die Young” [Mogwai – прим.], большой такой боксет с демо всем таким. На сегодняшний день, это, пожалуй, самый ценный для меня экземпляр из коллекции. Потом еще переиздание к 10-летию “Turn On The Bright Lights” [Interpol – прим.]. Так же все записи The Smiths. Очень часто их ставлю дома.

[symple_divider style=”solid” margin_top=”20px” margin_bottom=”20px”]

[symple_heading type=”h2″ title=”Для инди-рока важно, чтобы группа обладала высокой работоспособностью” margin_top=”20px;” margin_bottom=”20px” text_align=”center”]

А.Р.: Чего, на твой взгляд, не хватает инди-року сегодня?

Дж.Г.: Мне кажется, раньше инди-рокеры могли выпустить первую запись, а потом тратить время на совершенствование своего звучания – по-настоящему расти как группа. И это было круто. Сейчас такой возможности нет. По большому счету, из-за интернета. Как только ты выложил запись в сеть, то все – она уже разошлась по всему миру. Тебя услышали и оценили. У тебя фактически не осталось времени на саморазвитие. Теперь группам нужно быть быстрее, быстрее приспосабливаться, искать себя. Я видел, как многие группы появлялись и исчезали в большинстве случаев именно потому, что им никто не дал времени на совершенствование. Скажем так, пока не было глобальной сети, у групп было больше шансов вырасти профессионально перед тем, как уже представить на суд аудитории свое творчество. Как-то так. Для инди-рока важно, чтобы группа обладала высокой работоспособностью. Вы будете много времени проводить в дороге, постоянно выступать. Если вы к этому не готовы, если вы не преданы этому всецело… Ничего не получится.

А.Р.: Последнее. Можешь порекомендовать людям, только знакомящимся с творчеством The Twilight Sad, песню, которая на твой взгляд наиболее полно раскрывает суть группы?

Дж.Г.: Уф… вот это вопрос. Ок, есть песня, которая у меня всегда ассоциируется с нашей группой. Cold Days from the Birdhouse с первого альбома. Если слушатель только собирается познакомится с нашим творчеством, то эта песня – лучшее вступление, наверное. Конечно мы так меняли стили все это время, тяжело выбрать одну песню, как визитную карточку. Наверное, еще Wrong Car – тоже хорошо нас описывает.

[symple_divider style=”solid” margin_top=”20px” margin_bottom=”20px”]