Сергей Любинский: «Популярность в музыке – это не достижение»

Сергей Любинский хорошо известен поклонникам украинской тяжелой музыки. Сначала о нем узнали как о гитаристе легендарной группы ТОЛ, которая распалась в 2013 году. Сейчас Сергей – востребованный саунд-продюсер, из-под руки которого выходят треки и альбомы групп разных жанров, но только не коммерческий поп. Вся работа проходит на киевской студии Revet Sound.

За прошлый год музыка, над которой работал Любинский, получила сразу две престижных награды из противоположных полюсов украинского шоу-бизнеса. Группа The Hardkiss получила премию “Альтернатива” на M1 Music Awards. А альбом группы Septa Sounds Like Murder был признан лучшей метал-пластинкой года по версии The Best Ukrainian Metal Act.

Сейчас Сергей работает с такими артистами как Vivienne Mort, The Hardkiss, The Erised, его собственной группой Покруч, ВВ и многими другими. В рамках спецпроекта «Саунд-продюсеры», который мы запустили совместно с украинским сервисом Pibox Music, мы пообщались с Сергеем, узнали о его опыте, подходе к работе и о том, что делает группу успешной. 

– Как ты начал заниматься саунд-продюсированием? Еще будучи гитаристом ТОЛ?

– Наверное, да. Наш первый альбом мы записывали на White Studio у Олега Шевченко. И в ходе записи возникло ощущение, что что-то не так и мне надо рулить процессом. С этого все и началось. Я туда ездил, месяцев восемь, пока мы писали первый альбом – Синдром бажання. Там же я делал свой первый микс.

К тому же, в то время я учился на факультете звукорежиссуры и подобная практика доставляла массу опыта. Спасибо Олегу за то, что не был против моего столь длительного присутствия на его студии.

После релиза альбома ко мне начали обращаться другие группы – Skinhate, Snuff, Anna, еще кто-то. Это был 2004-2005 год.

– Расскажи о студии Revet Sound. Как она появилась, кто ей занимается?

– Изначально, когда ко мне обращались группы, я арендовал студии для записи, а потом дома доводил до нормального звучания. Но когда работы стало намного больше, стало выгоднее иметь свою студию.

Лет пять-шесть назад мы втроем с Жекой Петрусенко (гитарист ТОЛ) и Сашей Коломийцем (бас-гитарист Megamass) одолжили небольшой капитал и открылись в подвале на Радужном. Так появился Revet Sound.

Я занимаюсь музыкой, а Женя – фильмами и сериалами. Первыми группами с полным музыкальным продакшеном тогда были MegamasS, Злам, АННА…

– То есть ты сразу специализировался по тяжелой музыке?

-Ну, вообще-то нет. Я изначально делал что-то вроде трип-хопа и электроники.  Кстати позже это все вылилось в довольно экспериментальный и недолгий проект “Knob feat Seine”. Да и в ТОЛ, до того как Василий начал кричать в микрофон, мы играли что-то напоминающее альтернативный электро-фанк. Но Прозорову было недостаточно играть на барабанах. Он стал вокалистом, получился тяж. Знакомые группы из моего окружения услышали ТОЛ и решили, что я только по тяжу.

Сейчас уже, наконец, этот стереотип уходит. Делаем Vivienne Mort, Myopia, The Erised и The Hardkiss, например.

– Отличается ли процесс записи тяжелых и «легких» групп?

– Вообще да. Чем тяжелее музыка, тем больше я в ней. Потому что все пишется в моей студии и есть возможность повлиять на аранжировку и звучание группы. Что касается более легких жанров, то большая часть артистов приносят с собой много своих наработок из которых уже можно делать премикс и остается дописать всего пару живых инструментов. В записи вокала – разница по стилю музыки не принципиальная. Тут каждый вокалист разный и к каждому нужен особый подход.

Для кого-то важна атмосфера на записи. Для кого-то – техническая составляющая. Для кого-то – нужна вообще другая студия. Есть группы, которые считают, что могут сами у себя классно записаться, а потом принести микс-инженеру и он все классно сведет. Но это спорное мнение, поскольку во время накопления возникает очень много правок и вмешательства в аранжировку и драматургию трека. Поэтому всё нужно писать здесь. А если не здесь, то со мной.

– Насколько глубоко вообще ты вовлекаешься в процесс записи?

– Максимально.

– А бывает, что самостоятельно дописываешь какие-то инструменты?

– Да. Но чаще я приглашаю музыканта, и он переписывает партию. Поэтому я и говорю, что все это происходит прямо здесь, при накоплении. Не бывает такого, чтобы мы записали, допустим, бас, и уже на сведении я понял, что партия не та. Стараюсь видеть картинку от начала до конца. Поэтому мы все делаем сразу.

Еще важный момент. У нас очень выстроенный процесс. Самый эффективный по времени и качеству на мой взгляд. Мы не пишем гитары и бас до барабанов или на какую-то демку ударных. Мы не пишем вокал на сырое накопление.

– То есть вы под «рыбу» не играете?

– Нет. Сначала все выравнивается и сводится на каждом этапе.

– А почему так?

– Во-первых, сразу слышно все лажи. И мы тут же можем их скорректировать. Во-вторых, любому музыканту приятнее играть на хорошем звуке. Сейчас я стараюсь уже в процессе записи делать «картинку» более-менее готовой. Чтобы не было всяких приколов типа «ну потом подправим» или «потом выберем дубль». У меня такого нет. Мы сразу стараемся определиться с аранжировкой, выбираем дубли и идем дальше. Потому что иначе этот процесс может затянуться.  

У нас вообще все любят делать альбомы по году-два. Я противник такой схемы.  Только если это не какая-то экспериментальная музыка требующая особых локаций под запись или определенных творческих решений.

– Как Покруч?

– Да. Там мы заморачиваемся по полной.

– С какими запросами к тебе приходят группы? Они ставят какие-то задачи типа «мы хотим трек под радио»?

– Не понимаю суть вопроса. Передо мной подобных задач изначально никто не ставил. И вообще “трек под радио” сложно назвать задачей, это скорее вынужденный микс. Например для The Hardkiss, мы с Валерчиком убирали тяжелые гитары в их треке для радио NRJ. С ВВ была подобная история только с треком под видео-клип для телеканала М1.

На самом деле, есть группы, которые не знают чем закончится их работа с Revet Sound. Поэтому и задач у них особо нет, кроме как просто сделать качественно свою песню. А этого мало.

– А ты с ними об этом говоришь?

– Когда как. Если вокалист неуверенно поет, я его спрашиваю, зачем он вообще сюда пришел. Но это редкость.

Есть очень важный момент с референсами. С ними должны приходить все.

– Артур Даниелян в интервью мне говорил, что наоборот, позиция «сделайте мне звук как вот той группы» не работает.

– Суть в чем… Группа мне говорит «а здесь вот будет врывный припев!». И само слово «врывный» для меня и группы может нести абсолютно разный смысл. Поэтому референсы нужны больше не для звука, а для взаимопонимания.

– Кстати, а у тебя есть музыкальное образование?

– Да. Я закончил «музыкалку» по классу скрипки и ударных. Потом еще года три – по классу джазовой гитары.

– Как ты считаешь, музыкальное образование нужно музыканту?

– Конечно, обязательно. А как он будет музыкантом без образования?

– Ну, есть масса примеров.

– До какого-то момента тебя хватит. Но дальше ты не сможешь прогрессировать.

– В прошлом году два альбома, над которыми ты работал, получили награды – M1 Music Awards у The Hardkiss и The Best Ukrainian Metal Act у SEPTA. Ты почувствовал, что достиг какого-то этапа в своей работе?

– Не особо. Это просто говорит о том, что на группы таких жанров вообще начали обращать внимание. Раньше такого не было. Это поменялось года 3-4 назад.

Хотя с SEPTA я потрудился знатно. Приходилось заниматься не звукорежиссурой, а какой-то магией. Они многое записали сами в Одессе без меня и пришлось очень постараться, чтобы вывести звук на достойный уровень. Но я бы не сказал, что это лучшая моя работа.

– А есть какие-то альбомы или треки, которыми ты гордишься?

– В разные времена они были разные. Сейчас тебе кажется «вот это я сделал уровень», а через год послушаешь и скажешь «что за дерьмо?». Поэтому сложный вопрос.

Из недавнего – мне понравился звук в последнем сингле Cherry-Merry. Еще трек Perfection у The Hardkiss. Там саунд получился – конфетка. В “Диптих” Покруча неплохой звук, почти как я хотел.

– Ты работаешь во всех жанрах или есть те, которые тебе неблизки и ты бы не хотел к ним прикасаться?

– Я не хочу работать с откровенной поп-музыкой. Мне не нравятся люди, которые там работают. Они делают музыку не ради искусства, а ради популярности. Сейчас вообще считается, что если ты добился в музыке популярности – это достижение. На мой взгляд, это не так.

– Какой тогда критерий оценки музыки, если не популярность?

– Самобытность, драматургия. Но в целом – субъективный. Если взять чувака с необитаемого острова, который никогда не слушал музыку, и включить ему несколько треков. И посмотреть, на какой он укажет. Вот это был бы интересный эксперимент. А популярность – мне кажется, это критерий для оценки работы людей, задача которых – маркетинг и пиар. Ведь много хороших треков могут никогда не стать популярными, но от этого хуже они не будут.

– Мне просто кажется, что в случае с экстремальными жанрами, без погружения в эту музыку сложно понять, в чем ее кайф на первый взгляд.

– На первый взгляд – да.

– То есть в нее нужно погружаться.

– А погружаться как? Через более легкие жанры?

– Да.

– Ну вообще да. У меня так было с первыми альбомами Dillinger Escape Plan. Меня с ними познакомил Макс Сикаленко. Я врубил, охуел и ничего не понял. И тогда Макс мне своими словами, как музыкальный друг, рассказал, о чем вообще эта музыка. Потом я послушал еще раз, и все стало ясно.

Возвращаясь к популярности музыки. У «диллинджеров» есть интересный момент с мелодикой. Они во всю эту хаотику вмешивают поп-элементы. Так же, как и Майк Паттон в своих проектах – искусный аранжировщик. Такое ощущение, что он хочет, чтобы и музыка была понятна, но при этом оставаться в своем стиле.

Но за рубежом с этим легче. У них есть публика для любой музыки. У нас для многих жанров публики вообще нет. Мы в этом убедились на Покруче. Я пока не понимаю, кто будет идти на наш концерт. Наверное, поэтому и тянем с концертами и клипами.

– Для чего вы тогда делаете Покруч?

– Потому что не можем не делать. Потому что прёт, и есть что сказать. Много рока в крови.

– Ты хотел бы вернуться на большую сцену?

– Хотел бы, но немного по-другому. Мне уже не очень интересно просто выходить и играть на гитаре. Хочется делать какое-то шоу. Чтобы это оставалось в истории.

Я часто бываю на концертах, и мне дико не нравится, что все группы выступают практически одинаково. Даже независимо от жанра и формата они ограничиваются светом и видеорядом. Это очень скудно выглядит. Мы еще с ТОЛом планировали летать на тросах, хотели делать какую-то зависающую под вентиляторами листву. Было куча идей. Но не успели, распались.

– А ты не считаешь, что музыка должна быть самодостаточной? Например, Боб Дилан выходит на сцену один и этого достаточно, все его с упоением слушают.

– От жанра зависит. На Боба Дилана можно не смотреть, а слушать, закрыв глаза. Потому что зрелище такое себе, честно говоря. Еще бывает, когда на сцене очень крутые музыканты. Тогда может быть просто интересно смотреть, как они играют.

– Как ты считаешь, алкоголь и наркотики мешают творчеству?

– Во время непосредственно творчества – я категорически против. Нужно придумывать исключительно на трезвую. А потом – делай что хочешь, убивайся как угодно, лишь бы тебя это перло.

– По твоему мнению сейчас идет подъем украинской музыки?

– Безусловно.

– Какие украинские группы тебе нравятся?

– Из последних – Maiak. Я их знаю. Они не конъюнктурщики. Они делают музыку. Экспериментируют и делают это классно. Мы должны были с ними работать, но что-то не сложилось. Но я сейчас, услышав их новый материал, даже рад, что мы не соприкоснулись.

– Потому что ты на них не повлиял?

– Да. Охеренный материал. И чем новее, тем лучше.

– Насколько жестко ты отбираешь тех, с кем будешь работать? Кому ты отказываешь?

– Все начинается с демки. Без демки я сейчас даже не начинаю работать.

– Какая должна быть демка?

– Хотя бы снять репетицию на телефон. Чтобы я услышал форму и жанр. После этого можем начинать говорить.

Отказываю, если присылают уже записанный готовый материал, и я понимаю, что нет аранжировки. Бас не подходит под барабаны. Гитары не подходят под вокал. Вокал не подходит вообще ни под что. В такой момент я понимаю, что для того, чтобы добиться хорошего результата, нужно все переписать. Тогда я предлагаю переписать. Если группа идет на это – работаем. Если нет – то нет.

– Часто такое бывает?

– Да. Многие считают, что они гениальные.

– А если приходят и говорят «У нас есть 4 аккорда и текст, мы хотим песню»?

– С такими мы работаем, делаем им аранжировку. Но тут нужно понимать какой из этого может получиться результат.

Для меня очень важно не делать говно в принципе. Хотелось бы, чтоб музыка была хоть чем-то интересна, самобытна, а звук не мешал слушателю вникать в материал.

Pibox Music –  сервис, который позволяет работать со звуковыми файлами внутри платформы с облачным хранилищем. Сервис рассчитан на музыкантов, звукоинженеров, саунд-продюсеров и музыкальные студии, которые постоянно нуждаются в удаленной работе и пересылке музыкальных файлов.